– Лестница, – холодно и отрешенно договорил Эркенберт. Наконец-то он понял, к чему клонит его повелитель.
– Лесенка. Вроде той, которую сам-знаешь-кто носит на шее.
– Но как она могла стать священной реликвией? Сравниться с чашей, что была на Тайной Вечере?
– А ты никогда не задумывался, – спросил Бруно, откидываясь на своем походном стуле, – что произошло после Распятия?
Эркенберт молча покачал головой.
– Что ж, ведь римляне не взяли тело, правильно? Я полагаю, что мой предок Лонгинус, – Эркенберт про себя отметил, что Лонгинус превратился уже в предка Бруно, – повел воинов в казармы, скажем, с восхищением любуясь своим копьем. Но тело, тело Господа нашего… ну да, ты только что сам сказал, оно было отдано евреям. Его приверженцам, а не тем, кто распял Его. Но если хочешь узнать, что было дальше, тебе нужно обратиться к иудеям. Не к римлянам, они ушли в казармы, не к христианам, они все попрятались. И как по-твоему, что иудеи первым делом сделали?
Эркенберт безмолвно покачал головой. У него появилось ощущение, что он присутствует при чем-то ужасающем, тянущемся из прошлого, из прошлой жизни Бруно, дальше, в будущее. Он не имел ни малейшего представления, что это.
Бруно налил из кувшина вино в два больших кубка и подтолкнул один к Эркенберту.
– От этой говорильни во рту пересыхает, – заметил он, и на его лице еще раз появилась его неожиданно добродушная и дружелюбная улыбка. – Так вот, ты когда-нибудь всерьез задумывался о том, как на самом деле распять человека? И как снять его с креста? А?
Шеф лежал в своем гамаке, подвешенном между бортом и башней носовой катапульты. Легкий бриз смягчал жар, все еще поднимающийся от деревянных палуб, а корабль тихо покачивался на почти неподвижной воде. Остальные семьдесят моряков тоже спали вокруг, кто в гамаках, кто – развалившись на палубе. Звезды сверкали над ними в небе такой глубины, какую они никогда не видели прежде.
В своем сне Шеф знал, что находится глубоко-глубоко под землей, вдали от моря и неба. Он попал на какую-то огромную лестницу. Такую большую, что он едва-едва мог дотянуться кончиками пальцев до края ближайшей ступеньки. Он мог подпрыгнуть, подтянуться наверх, перенести колено через край и так взобраться на следующую каменную ступеньку. Сколько он выдержит, пока не лишится сил?
И что-то поднималось к нему снизу по лестнице. Что-то гигантское, превосходившее его величиной, как он превосходил мышь. Шеф чувствовал сотрясения холодного влажного камня, бам-бам-бам, топают по лестнице огромные ноги. Снизу повеяло духом злобы и злорадства. Если тварь, что там карабкается, увидит его, она его раздавит с такой же несомненностью, как сам Шеф раздавил бы ядовитого паука. Внизу начал разгораться слабый свет. Тварь сможет увидеть его.
Шеф огляделся, уже представляя, как его плоть и кровь размажутся по камню. Вверх не полезешь, все равно догонят. Прыгать вниз нет смысла. В сторону. Он прыгнул вбок, в тусклом свете попробовал перебраться через край лестницы. Там что-то было, как будто деревянная обшивка или ограждение. А сам он был как мышь. Шеф припомнил многолетней давности видение, в котором он был хромым кузнецом Вёлундом, а Фарман, священник Фрейра, глядел на него с пола, словно мышь из-под плинтуса. Теперь мышью был Шеф, а Фарман… Топот на ступеньках вернул Шефа от размышлений о тихом Доме Мудрости к его кошмарной реальности.
Расщелина в деревяшке. Шеф начал протискиваться в нее сначала лицом вперед, потом сообразил, что так не сможет видеть приближающуюся сзади угрозу, выбрался и полез спиной, не обращая внимания на задранную сорочку и впивающиеся в тело занозы.
Он спрятался, по крайней мере исчез из прямой видимости. Шеф еще дальше откинул голову, он знал: в темноте ничто так не выдает человека, как его белеющая кожа. Однако он все еще мог кое-что видеть. Когда топанье шагов стало оглушительным, Шеф через щель увидел лицо.
Лицо решительное и жестокое, изъеденное и обожженное ядом. Лицо Локи, погубителя Бальдра, освободившегося из своего вечного заточения рядом со змеем, брызгавшим ядом ему в глаза всякий раз, когда верная жена Локи не могла помешать этому. Лицо решившегося на месть. На месть за ужасную несправедливость.
Лицо исчезло, топающие ноги продолжили восхождение. И вдруг остановились. Замерли на уровне головы Шефа. Он затаил дыхание и внезапно услышал, как колотится сердце: его удары барабанным боем отдавались в замкнутом пространстве ненадежного деревянного убежища. Шеф вспомнил огромные ноги Бранда, отбивающего шаг на месте, и изумленно выпучившегося на них араба. Локи одним пинком мог раздавить Шефа вместе с хрупкими деревяшками вокруг.
Ноги двинулись дальше, продолжили свое восхождение к свету. Шеф перевел дух – и тут услышал еще один звук. На этот раз шуршание. Что-то скользило по камню. Шефу вспомнилось предыдущее ужасное видение – разверстая пасть гигантского змея, который не смог до него добраться и вернулся к своему делу: продолжил нескончаемые пытки прикованного Локи, нескончаемо мучаясь сам из-за бога, который приковал его чуть дальше, чем нужно, чтобы вонзить зубы. Гигантский змей гонится за тем, кого так долго не мог достать, он столетиями во мраке копил свою ярость. А ведь глаза змея ближе к земле, чем у Локи. И у него есть другие органы чувств, кроме глаз. Рассчитанные на то, чтобы хватать мышь в темноте. Шеф вспомнил, как посинело и раздулось лицо Рагнара Волосатые Штаны, отца Ивара и Сигурда, когда тот умер в змеином погребе, в английском orm-garth.